Мастер: Мэл Гибсон

«Храброе сердце» принесло Мэлу Гибсону славу мастера эпического кино. «Страсти Христовы», «Апокалипсис», а теперь и «По соображениям совести» подобную репутацию режиссера только укрепили. Исследования глубинных вопросов мироздания — что есть справедливость, истина, любовь, смерть? — Гибсон осуществляет в соответствующей форме: если локации — то замки или джунгли, если декорации — то размером с города, если массовки — то из сотен, а то и тысяч человек. О последнем пункте чуть подробнее, поскольку он наиболее показателен. В самых массовых сценах «Апокалипсиса» участвовало больше 700 человек, а для батальных эпизодов «Храброго сердца» привлекли аж 3000 человек, причем 1600 из них были солдатами сухопутных войск Ирландии.

Кадр из фильма «По соображениям совести»

Кстати, Гибсон нашел свой подход к баталистике. Готовясь к съемкам «Храброго сердцем», режиссер пересмотрел классику эпического кино (в том числе «Александра Невского» и «Спартака») и пришел к выводу, что так, как это делали раньше, бои снимать нельзя: вместо хаоса поле брани нужно показывать, как спортивное действие — четкое и подчиненное определенной логике. Из-за такой установки сцены битв Гибсон порой снимал по шесть недель. Зато и результатом стал режиссерский «Оскар». Подход, кстати, был не менее удачно реализован в «По соображениям совести», где ясность батальных сцен, вкупе с их зрелищностью, создает острейшее напряжение едва ли не на уровне спилберговского «Спасти рядового Райана».
 

Действие всех фильмов Мэла Гибсона разворачивается не в наши дни, а в другой эпохе. Даже дебютный «Человек без лица», сюжет которого, казалось бы, в наименьшей степени зависит от времени действия, помещен в конец 1960-х годов. Однако это вовсе не значит, что режиссер избегает современности. В каком-то смысле даже наоборот. По признанию Гибсона, в истории и легендах он ищет те же вопросы, что остаются для человечества актуальными по сей день. И не важно, происходит ли действие в средневековой Шотландии, в древнем Иерусалиме, в Мезоамерике накануне прибытия конкистадоров или в годы Второй Мировой войны. Например, сценарист «Апокалипсиса» Фарад Сафиния комментирует выбор темы фильма так: «Проблемы, с которыми столкнулись майя, необычайно схожи с проблемами, стоящими сегодня перед нашей цивилизацией».

Кадр из фильма «Страсти Христовы»

Хотя Гибсон обращается к разным временным периодам и разным культурам, через все его картины красной нитью проходит один и тот же мотив. Все его герои неизменно вступают в острейший конфликт с окружающей действительностью. Уильям Уоллес в «Храбром сердце» поначалу оказывается единственным шотландцем, отваживающимся восстать против англичан. Герой «По соображениям совести», находясь в аду войны, в одиночку отстаивает идеи пацифизма и христианские заповеди. Наконец, в «Страстях Христовых» Иисус приносит новую веру и мученически умирает за неё. Именно одиночки, дерзнувшие пойти против течения, меняют мир к лучшему, как бы говорит нам Гибсон.
 

Можно без преувеличения сказать, что Мэл Гибсон установил новую планку реалистичности в кино. Пускай «Храброе сердце» и было удостоено звания «самого неточного исторического фильма», широкий зритель охотно верит в изображение режиссером далеких эпох. Особенно в этом плане впечатляют «Страсти Христовы» и «Апокалипсис». Стремясь максимально погрузить аудиторию в действие, Гибсон шел на радикальные меры. Например, он требовал, чтобы актеры на площадке играли на древних языках — на вульгарной латыни, библейском иврите и реконструированном арамейском в «Страстях Христовых», а также на одном из языков майя в «Апокалипсисе». Такую особенность своих картин Гибсон комментирует следующим образом: «Я думаю, когда аудитория слышит различные языки, то полностью уходит из собственной реальности и погружается в мир, показанный в фильме. И, что более важно, это также делает акцент на кинематографических визуальных эффектах, которые являются видом универсального языка сердца».

Кадр из фильма «Апокалипсис»

В русле той же гиперреалистической концепции в качестве исполнителей ролей Гибсон старается привлекать людей, которые не просто внешне похожи на исторических персонажей, но и по крови близки к ним. Например, в «Апокалипсисе» большинство основных героев было сыграно прямыми потомками индейцев майя. Само собой, съемки Гибсон стремится проводить в местах, наиболее аутентичных экранизируемым событиям. В «Храбром сердце» это были долины, горы и замки Шотландии и Ирландии, в «Страстях Христовых» — неотличимый от Древней Иудеи юг Италии, а в «Апокалипсисе» — тропические леса Мексики. Наконец, еще один способ достижения реализма — практические эффекты. Все, что возможно сделать, не прибегая к компьютерной графике, Гибсон стремится делать руками, будь то трюки, декорации или грим.
 

Говоря о натуралистичности фильмов Мэла Гибсона, невозможно обойти тему насилия. Его у режиссера всегда с избытком. Подробная демонстрация оторванных конечностей, пронзенные внутренности, истерзанная плоть и фонтаны крови стали своего рода отличительной чертой кинематографа Гибсона. Общественность не раз этим возмущалась, а на режиссера даже вешали ярлык садиста. И это притом, что в финальном монтаже по сравнению с отснятым материалом градус жестокости автору, как правило, приходится снижать. Впрочем, к подобным претензиям Гибсон равнодушен, ведь его насилие не элемент развлечения, сродни тому, что можно встретить у Квентина Тарантино или в кинокомиксах Marvel. Насилие Гибсона значимо, это неотъемлемая часть суровой и жестокой реальности, и не вина кинематографиста, что человечество остается склонным к кровопролитию повсюду и во все времена. Более того, к правдивому и достоверному отражению брутальной действительности режиссер стремится с пацифистскими целями — порицая войны и насилие человека над человеком.
 

Жажда достоверности дорого обходится съемочной группе. Желая достичь нужного результата, Гибсон не щадит ни себя, ни своих коллег. Истовую самоотверженность кинематографист проявил уже при работе над «Храбрым сердцем», где совмещал режиссуру и исполнение главной роли. Обернулось это нервным срывом и пятью сброшенными килограммами (но зато и двумя «Оскарами»), так что с тех пор режиссуру и актерство Гибсон предпочитает разграничивать. Тем тяжелее приходится участникам его проектов. Например, его перфекционизм вкупе с условиями дикой природы Мезоамерики стал серьезным испытанием для всех, кто снимал «Апокалипсис».   

Мэл Гибсон и Джеймс Кэвизел на съемках фильма «Страсти Христовы»

Но, пожалуй, больше всего пострадать пришлось Джеймсу Кэвизелу в «Страстях Христовых». Грим, делавший его фактически куском мяса в сценах бичевания и распятия, наносили по семь-десять часов, а смывать его приходилось еще часа два. И так каждый день в течение почти двух месяцев. При этом грим вызывал на коже чудовищные волдыри, к которым присоединились и совсем серьезные увечья — несколько раз актера по-настоящему, хоть и случайно (якобы) огрели бичом. Гибсона это не тронуло ничуть. Ради все того же реализма Кэвизелу приходилось таскать не бутафорский крест, а вполне настоящий, весом 70 килограммов. Ну и в довершение артист едва не получил обморожение, так как натурные съемки проходили зимой, а одеяние его в полном соответствии роли было более чем скромным. Еще по слухам в Кэвизела во время съемок ударила молния. Дважды. Но это уже вряд ли дело рук Мэла Гибсона.
 

Фильмы Гибсона, истового католика, порой называют не просто символичными, а даже иконичными. Кадр режиссер плотно насыщает скрытыми смыслами, работая с ассоциациями, перекличками образов и традицией христианской иконографии. Особенно богаты в этом плане «Страсти Христовы». Например, в момент искушения в Гефсиманском саду к Христу приползает змея. Позади повесившегося Иуды видна голова мертвого верблюда. Многие кадры по своей мизансцене напоминают хрестоматийные образцы живописи на библейские сюжеты. Впрочем, религиозные мотивы пронизывают фильмы Гибсона на всех уровнях, становясь, например, основой сюжета. Сценарий «Страстей Христовых» писался по четырем каноническим Евангелиям. Историю в «Апокалипсисе» часто трактуют как метафору христианской концепции конца света. А «По соображениям совести» можно назвать развернутой экранизацией заповеди «Не убий».
 

Еще один прием, имеющий очевидно религиозный подтекст — съемка с верхней точки, часто называемая «взглядом Бога». В самые драматичные моменты повествования, особенно связанные со смертью, камера взмывает ввысь, как бы показывая действия глазами некой метафизической силы (Бога? души, покидающей тело?), пусть и безучастной, но всевидящей и присутствующей вопреки окружающему торжеству греха. Ну и само собой подобные кадры всегда эффектны и зрелищны.