Можно ли сделать документальное кино на основе онлайн-видео

Два новых фильма Пенни Лэйн и Дэна Шонбурна полностью сделаны на основе YouTube-роликов, которые режиссерам удалось найти в сети. «Чужая боль» (The Pain of Others) Пэнни Лэйн — полнометражная документальная картина, премьера которой прошла на BAMcinemafest. В центре повествования — люди, страдающие болезнью, получившей название Morgellons. В медицинском сообществе ее часто считают психосоматическим расстройством, которое распространяется через Интернет. 67-минутный фильм Дэна Шонбурна «Самопроизвольная галлюцинация» («A Self-Induced Hallucination») уже вышел онлайн и рассказывает о том, как вполне реальное убийство — две девочки нанесли своей подруге 19 ножевых ранений в 2014 году — поспособствовало развитию нового городского мифа — истории о Слендермене.

Фильм «Самопроизвольная галлюцинация» («A Self-Induced Hallucination»)

И Лэйн и Шонбурн узнали о проектах друг друга, пока они еще находились на стадии подготовки, после чего решили объединиться и показывать свое кино в рамках одного двойного сеанса.

Они рассказали, что их побудило собрать фильм из роликов в интернете и как все это происходило на практике.
 

Трейлер фильма «Чужая боль» (The Pain of Others)

Пенни Лэйн: Я задам два вопроса, которые прозвучали на Q&A-сессии. Почему мы называем наши проекты фильмами, а не просто набором клипов? И как вообще могла прийти в голову такая идея?

Дэн Шонбурн: О Слендермене мне рассказали в 2014 году друзья, Дин и Бретт. Это произошло вскоре после новостей об убийстве, когда миф перешел из разряда мема в узнаваемый феномен. Меня это сразу же захватило — не столько кровавые подробности преступления, сколько эволюция этого интернет-монстра, его трансформация из художественного вымысла, рожденного воображением талантливых посетителей форумов, в противоречивое явление, на которое СМИ возлагали ответственность за настоящую трагедию. Меня интересовало, как такое могло вообще случиться?
 

Фильмы, созданные на основе архивных материалов, — это все равно фильмы. Неужели люди еще спорят об этом?

А потом я осознал нечто еще более интересное: реальное убийство постепенно само начало трансформироваться, на этот раз становясь частью вымысла. Я помню, как читал одну из первых статей, посвященных преступлению. Она вышла в New York Magazine в 2015 году. Тогда меня поразило, как много кинематографических приемов использует автор. К примеру, он активно «рисовал» пейзаж преступления, достойный «Пустошей» Малика.

Затем на YouTube и Reddit начали появляться посты и видео, в которых люди обсуждали различные теории насчет произошедшего, насчет этих 12-летних девочек, как будто бы они стали частью мифа о Слендермене. Даже трейлер фильма, который Sony выпустит этим летом, использует эти детали. Он эксплуатирует образы и мифологию подлинного преступления (сознательно или нет). Все для нашего развлечения.

Кадр из фильма «Самопроизвольная галлюцинация» / Фото: The Eyeslicer 

Я не мог просто так выбросить это из головы — правду, вымысел и то, как это все со временем смешалось. Потом были выборы 2016 года, разговоры о «фэйк-новостях» и «обществе постправды», так что я не переставал думать о Слендермене.

Несколько лет я не мог решить, в какой форме эту историю можно подать. Я совершенно серьезно рассматривал возможность съемки полудокументального фильма о самом преступлении, даже написал целиком сценарий и начал прикидывать, как именно нужно организовать производство. Я начинал и бросал снимать документальный фильм в стиле «эссе». Но что-то во всем этом казалось неправильным. Когда ты снимаешь фильм, ты берешь идею из головы и выпускаешь ее на свободу. Это большая ответственность.
 

Посмотрев «Чужую боль», зритель должен прийти домой и погуглить больше информации по этой теме.

Затем я начал выстраивать фильм на основе материала, который меня так привлек изначально. В конце концов что-то щелкнуло. Но кино ли это? Очевидно же. Фильмы, созданные на основе архивных материалов, — это все равно фильмы. Неужели люди, которые приходят на Q&A, еще спорят об этом?

Кадр из фильма «Самопроизвольная галлюцинация» / Фото: The Eyeslicer 

Пэнни, все три твоих полнометражной картины очень вольно обращаются с формой, твои истории кажутся естественным продолжением стиля. Планировала ли ты изначально снять что-то о Morgellons? Может быть, ты именно так вышла на все эти ролики? Или же ты сначала нашла видео, а после решила сделать кино?

Пенни Лэйн: Да, представляешь, люди об этом действительно спрашивают. Это как вопрос о качестве изображения, ведь я растягиваю ролики в разрешении 240p на весь огромный экран кинотеатра. В каком-то смысле это еще и вопрос контекста — видео созданы для определенной платформы, а вовсе не для кинотеатра. С другой стороны, здесь также важна форма и опыт. «Чужая боль» не развлекает, в ней нет «сцен», ничего не происходит. Зритель ни разу полностью не погружается в повествование, не забывает, что смотрит кино. Мне кажется, с твоим фильмом все точно так же. Оба они требуют совершенно другого вида внимания и сосредоточенности.

Кадр из фильма  «Чужая боль» / Фото: Wishful Thinking LLC

К тому же, люди постоянно спрашивают, как я могу называть себя режиссером, когда на самом деле я просто монтажер. Я регулярно отвечаю на этот вопрос. И хотя, на мой взгляд, ответ вышел достаточно убедительным, многие до сих пор косо смотрят, когда я говорю о себе как о режиссере.

В кино я ищу вызов и способ поэкспериментировать с формой. «Чужая боль» началась, когда я была на отдыхе и прочла удивительное эссе Лесли Джеймисон о Morgellons. Оно называлось «Дьявольская приманка». Автор вскользь упомянула ролики на YouTube, после чего я сильно напряглась. Фильм я сделала на основе собственных впечатлений от просмотра видео — я бы не стала экранизировать эссе, которое и без этого прекрасно.
 

Я как кинематографист не чувствую обязанности читать зрителям нотации, ставить себя превыше них, заявляя, что моя правда — самая объективная и точная.

Так же, как и ты, я рассматривала множество форм будущего проекта, исследовала саму тему месяцами и даже годами. Я читала, писала и думала. Потом я узнала, что другой режиссер тоже снимает документальный фильм о Morgellons, более традиционный. Для меня это стало большим облегчением. Я была уверена, что кто-то этим должен заняться. А я, тем временем, могла сосредоточиться на том аспекте истории, который мне был наиболее интересен. Я не хотела забирать эту тему себе и только себе.

Кадр из фильма  «Чужая боль» / Фото: Wishful Thinking LLC

Форма, в которой подан этот фильм, должна намекать, что это не какое-то исчерпывающее исследование или заявление. Посмотрев «Чужую боль», зритель должен прийти домой и погуглить больше информации по этой теме. Точно так же на меня повлиял и твой фильм.

Как ты понял, что работа подошла к концу? Ведь так много вопросов осталось без ответа.

Дэн Шонбурн: Есть такая старая поговорка — «Фильм нельзя доделать, его можно просто закончить». Это можно сказать обо всех проектах, в которых я участвовал. Для меня этот фильм кажется завершенным, но я работал с дедлайном, который установил себе сам. Если бы я снова взялся за него шесть месяцев спустя, то обнаружил бы целый клад новой архивной информации.

Но, мне кажется, это касается не только архивных фильмов, использующих YouTube в качестве источника, а вообще всех произведений искусства: все они по природе своей субъективны, несовершенны, недоделаны. Это, на мой взгляд, нужно принять, а не пытаться скрыть. Я как кинематографист не чувствую обязанности читать зрителям нотации, ставить себя превыше них, заявляя, что моя правда — самая объективная и точная. Я занимаюсь искусством, чтобы эту правду искать, бороться с ней.

Кадр из фильма «Самопроизвольная галлюцинация» / Фото: The Eyeslicer

Я понимаю, почему наши фильмы могут кого-то раздражать с точки зрения повествования.Я в качестве центрального структурного элемента использовал суд, однако так и не показал, какой вердикт он вынес. Во многом потому, что, когда ты занимаешься архивным фильмом, ты сильно зависишь от, собственно, архивов. Наверняка ты меня понимаешь. Конечно, всегда можно просто погуглить то, что тебе нужно. Но я опускал часть информации и выворачивал привычные приемы наизнанку специально. Я уверен, что про «Чужую боль» ты можешь сказать нечто подобное.
 

Я провел несколько месяцев в изоляции, создавая некоммерческий, экспериментальный документальный фильм, который теперь можно посмотреть бесплатно онлайн.

Когда я понял, что проект будет архивным, я сам себе установил такое правило: любое видео, которое войдет фильм, должно быть интересно чем-то большим, чем просто содержание. Оно должно не просто двигать повествование вперед или как-то развлекать зрителя. Согласно моему правилу, оно должно поднимать вопросы о цели автора.

Вот о чем, по сути, был мой фильм. Почему мы снимаем эти видео? Зачем кучка студентов на выходных идет в лес и снимает любительский хоррор? Почему спустя всего лишь несколько часов после трагедии YouTube заполонили бесчисленные блоги с реакциями и конспирологическими теориями? Зачем оплачиваемые специалисты часами спорят, как наказать двоих психически нестабильных девочек? Почему, наконец, я провел несколько месяцев в изоляции, создавая некоммерческий, экспериментальный документальный фильм, который теперь можно посмотреть бесплатно онлайн? Откуда у нас все эти разные, но пересекающиеся друг с другом позывы к творчеству? Мне кажется это смешной, страшный и захватывающий вопрос.

Кадр из фильма «Самопроизвольная галлюцинация» / Фото: The Eyeslicer

Оба наших фильма построили сложные отношения со своим архивным материалом. Они созданы с четким представлением о том, как интернет меняет повествовательные техники — возможно, даже реальность. Почему тебя так напрягло упоминание тех видео в эссе? Почему тебя так заинтересовали не просто архивы, а архивы на YouTube? И финальный вопрос: разве интернет — это не живое доказательство того, что реальность — это одна большая абсурдная симуляция?

Пенни Лэйн: Меня привлекают герои, у которых я могу изучить то, как они сами себя показывают. Это касается и фильма «Наш Никсон», где есть его домашние записи, и в «Безумии!», где я использовала маркетинговые материалы. Так что мне нравится осознавать, что на YouTube есть целое сообщество людей, для которых это стало частью жизни.
 

Человечество живет в воображаемых замках, построенных из абстрактных идей (например, «любовь» или «справедливость»).

Я это осознавала еще до того, как начала заниматься искусством. Первый документальный фильм, который мне по-настоящему понравился — «Человек-гризли». Затем был «Выход через сувенирную лавку». В «Захвате Фридманов» самым интересным для меня был семейный архив. Мне кажется, я просто адепт found footage и следую уже давно устоявшейся традиции. А чтобы заниматься этим, приходится постоянно сталкиваться с вопросами авторства и контекста. Ты как раз об этом говорил, когда рассказывал о своем основном правиле.

Так что, когда я читала эссе Джеймисон, я подумала, что видео должны пытаться показать «физическое доказательство» наличия болезни Morgellons, а я буду сравнивать различные «любительские записи». Многие видео как раз попадали под этот критерий, но гораздо больше были поданы в формате видеоблога. Это своего рода исповеди, прямо в камеру — я это называю роликами «Привет, ребята». В конечном итоге фильм стал совсем другим, не таким, каким я его представляла сначала. Честно говоря, делать его стало гораздо менее комфортно.

Кадр из фильма  «Чужая боль» / Фото: Wishful Thinking LLC

Мне нравится твой вопрос, но не думаю, что Интернет — это доказательство, что мы все живем в виртуальной реальности. Зависит от того, что ты имеешь в виду. В каком-то смысле человечество живет в воображаемых замках, построенных из абстрактных идей (например, «любовь» или «справедливость»), придуманных или не очень рассказов (религия или история). Поэтому, конечно, можно сказать, что нас окружает «виртуальная реальность», и Интернет это очень хорошо показывает. Как ты сказал, там можно наблюдать сам процесс: как эволюционируют идеи и люди переписывают истории.

Источник: indiewire.com
 

Обложка: кадр из фильма «Самопроизвольная галлюцинация» / Фото: The Eyeslicer